Чудесный шар

Алексей Горовой

Глава первая

Отец и сын

Беглецу Илье Маркову, покинувшему военную службу и перешедшему на сторону восставшего народа, грозила суровая кара. Пока на Кижах шла смута и царская власть не в силах была справиться с мятежниками, Марков проживал там безнаказанно. Но когда на заводах возобновилась работа и управители с каждым днем смелее восстанавливали прежние порядки, положение Ильи Маркова сделалось опасным, и друзья посоветовали ему перебраться подальше от этих мест.

Ранней весной 1722 года Илья последовал этому совету. Друзья собрали ему несколько рублей на дорогу, и он покинул Кижи. В деревенском кабаке Марков встретил старенького полупьяного приказного, который писал прошение для молодого мастерового. Оставшись наедине с приказным, Илья напрямик спросил:

– Можешь выправить мне вид на жительство?

Приказный так же напрямик ответил:

– Три рубля!

Сторговались на двух. Старик принялся за дело, разложил лист бумаги, очинил перо.

– Прозвище себе надумал? – спросил он.

Илья соображал недолго, ему сразу пала на ум фамилия Горовой.

– Пиши, – сказал он. – Пиши: Илья Константинов сын Горовой.

– Я тебе сделаю отпускное письмо от помещика, – объяснил приказный. – Крепко запомни: тебя отпустил на оброк помещик Ярославской губернии, Ярославского же уезда, деревни Осиновки, Тимофей Григорьевич господин Полубояринов. Повтори!

Илья повторил и раз, и другой, и третий.

– Не забудешь?

– На смертном одре назову, – улыбаясь, заверил Илья.

Написав отпускное письмо, приказный приложил к нему стертую печать, размашисто подписал, поставил год и число.

– Тебя на любом заводе с этим видом примут, – сказал он Илье. – В нашем крае нехватка рабочих рук огромаднейшая, и заводские управители таким, как ты, рады-радёхоньки. А я тебе документ сделал на совесть и теперь выпью за твое здоровье…

Приказный оказался прав. Управитель Вохтозерского завода, куда явился Илья со своим «документом», бегло просмотрел бумагу:

– «Илья Константинов сын Горовой, – бормотал он, – росту два аршина девять вершков, волосы на голове и в бороде черные, глаза серые, нос умеренный, на правую ногу хромает…» Все сходится! Кем на оброк отпущен? – резко бросил он.

– Ярославской губернии, Ярославского уезда, деревни Осиновки помещиком Тимофеем Григорьевичем господином Полубояриновым! – бойко отчеканил Илья.

Управитель улыбнулся сквозь густые усы. Он прекрасно понимал, что отпускной билет – чистая липа, но в его положении таких работников, как этот, еще крепкий детина, из-за сущих пустяков, как фальшивый вид, отсылать прочь не приходится.

– Принимаю тебя на службу, Илья Горовой! – торжественно объявил управитель. – Работай, старайся, а я тебя не обижу.

– Покорнейше благодарим! – гаркнул Илья и вытянулся во фрунт.

Управитель улыбнулся.

«Беглый солдат! – безошибочно решил он. – Да мне-то что? На худой конец, суну воеводскому чиновнику пятерку…»

Илья Горовой начал работу на Вохтозерском чугуноплавильном заводе подручным у доменной печи. Способный и старательный, он заслужил одобрение мастера и через год стал горновщиком.

Илье было уже сорок лет, но долгие скитания по Руси, а потом солдатская служба помешали ему обзавестись семьей.

«Теперь, видно, настало и мне время к своему очагу притулиться, – решил Илья. – Пусть пойдет от меня новый род Горовых».

Суровое лицо, покрытое постоянным загаром от пламени горна, густые, сросшиеся брови не испугали безродную Василису Антипьевну, с малых лет работавшую у богатея мужика. Товарищи по работе помогли Илье поставить избу, и молодые зажили мирком да ладком. Через несколько лет у них появился сын.

Алешка уродился в отца: такие же черные, сросшиеся брови под высоким лбом, серые марковские глаза, упрямый подбородок.

– В меня пошел! – радовался Илья. – Хочу, чтоб также за народ стоял, как я.

Алешке едва исполнилось шесть лет, как отец начал вести с ним долгие разговоры по воскресным дням – только в эти дни и выдавалось у него свободное время.

Илья рассказывал маленькому сыну, как его, семнадцатилетнего парня, только что поверстанного в стрельцы, посадили в тюрьму.

– За что, батя? – спросил удивленный Алеша.

– Да вишь, посчитали меня бунтовщиком. Будто я заодно с другими стрельцами на царя Петра руку поднял и на его место хотел Софью Алексеевну посадить.

– А ты и всамделе хотел, батя? Софья, она что – добрее была?

Илья рассмеялся.

– Я в те поры немногим больше тебя в таких делах понимал. Сказал мне старшой, когда наш полк у Истры, под Воскресенским монастырем, переправу охранял: «Стой на этом месте с фузеей[34 - Фузея – старинное огнестрельное оружие.] и назад ни шагу, а то шкуру спущу!» – я и стоял. Царские пушкари из-за реки пальбу открыли, ядра кругом жужжат. Наших кого побили, кто разбежался, а я все стою как прикованный, где меня поставили…

– А ты стрелял? – с загоревшимися глазами спросил мальчуган.

– Пальнул, зажмурившись, в небо, – улыбнулся Илья. – Вот там меня и забрали. И царский офицер сказал солдатам: «Этого как след сторожите! Он молодой, а, видать, опасный!» Дьяк у меня на допросах все выпытывал про зачинщиков, а я знать ничего не знал, так ему и говорил.

– И он тебя, батя, отпустил? – обрадовался Алеша.

– Да как бы не так! Ни единому моему слову допросчики не верили, и быть бы мне без головы, кабы я не утек!

– Ты в окошко выскочил? – догадался мальчуган.

– Нет, сынок, там на окошках крепкие железные решетки были, и кругом тюрьмы караульщики стояли. А убежал я так: пришла моя очередь в лес за дровами идти, а в конвоиры мне попался солдат, старый-престарый. Бегать быстро он не мог, вот я и навострил лыжи. Правда, стрелил он мне вслед, да только не попал…

Алешка закатился радостным смехом.

– И ты прямо домой побежал, к мамке да к дяде Егору?

– Что ты, малый, несусветное городишь! Меня бы там вдругорядь схватили, и уж тогда не жить бы мне на белом свете. Подался я в лес и сделался бездомным бродягой. Не знаю, вынес ли бы я такое житье, кабы, на счастье, не встретил дядю Акинфия, что с заводской каторги сбежал…

Илья рассказывал сыну, как странствовал он по белу свету с домовитым Акинфием Куликовым, как долгое время удавалось им укрываться от царевых соглядатаев, а потом все же схватили их и отправили строить новый город на Неве – Санкт-Петербург…

– Вот там, Алеха, – с увлечением говорил Илья, – довелось мне померяться силами с самим царем Петром Алексеичем.