Оруженосец в серой шинели

Тихо…

Только редкие ночные птицы посвистывают где-то вдалеке, и иногда нарушают тишину оклики часовых.

Со стороны развалин тянет прохладой, и я невольно поеживаюсь. Подбросить еще дров?

Новая охапка поленьев летит в огонь.

Взметнувшиеся искры на какое-то мгновение заставляют меня прикрыть лицо рукой. А когда моя рука опускается вниз – напротив меня сидит темная фигура воина в доспехах…

Лексли?

Уже вернулся?

Нет… это не он.

Доспехи работы мастера Ганта трудно перепутать еще с чьими-либо, а на воине явно не они.

Темные глаза уставились на меня – и словно дрожь прошла по всему телу!

– Так вот ты какой стал!

Уставший голос, слово воин только что вышел из тяжелой битвы.

Он чуть шевелится, и пламя костра взлетает выше…

Тень!

Он не отбрасывает тени!

Призрак?

Но чей?

Неужели…

– Ты правильно подумал.

– Отец?!

Вместо ответа он снимает через голову кольчугу, сбрасывает на песок поддоспешник, снимает рубаху.

На его груди я вижу очертания знакомого клинка.

Только один человек в этом мире может иметь такой рисунок, только один…

– Тебе будет холодно! Сейчас ночь и со стороны «каменной вдовы» тянет прохладой!

– Не страшно, – усмехается мой собеседник. – Уж что-что – а простуда мне больше не грозит… Да и «каменная вдова» не страшна – с ней-то мы поладим.

Отец набрасывает поддоспешник и устраивается поудобнее.

– Но как же так… ты жив?!

– Нет. Не спрашивай меня об этом – я и сам не знаю всего. Но в этом мире меня могут видеть немногие. Ты – один из них, моя плоть и кровь.

– А мать? Она – может?

– Может. Но я никогда не показывался ей.

– Почему?!

– Не могу же я разбередить раны, которые только недавно зажили? Она многие годы не могла смириться с потерей меня. Ее душевные раны только затянулись… Ведь я любил ее больше всего на свете! Да и сейчас – тоже люблю. Ты уже мужчина – должен понимать…

– Не понимаю, наверное… А Лексли? Он тоже всегда здесь сидит, когда приезжает.

– Мы оба здесь сидим. Он не видит меня – просто не может. Но – чувствует.

– Но почему же я раньше тебя не видел?

– Значит – не пришло еще время. Да ты и приходил сюда всего один раз – на полчаса. А я не могу отходить от развалин дальше. И прийти могу только в такое время – перед рассветом. Так что не спеши никому рассказывать о моем визите. Тебя могут неправильно понять даже лучшие друзья. Кстати, не пытайся до меня дотронуться – ничего хорошего не произойдет. Здоровья точно не прибавится.

Мысли мои находятся в полном смятении! Так много мне нужно спросить, понять, узнать! Но я даже не знаю, как сформулировать свои перепутавшиеся мысли. В своих детских мечтах я часто представлял, что встречаюсь с отцом, и мы подолгу разговариваем, или что он оказывается жив и возвращается в замок, и мы все дни проводим вместе – я, мать и отец. В эти моменты я был совершенно счастлив, представляя, как отец ласково хлопает меня по плечу после удачного выстрела из арбалета, как подсаживает меня в седло или вместе со мной смеется какой-нибудь шутке. Я так сильно скучал по нему, особенно видя, как тоскует украдкой от меня по вечерам мать, пряча от меня полные слез глаза. И вот он – передо мной, и я не верю своим глазам, не могу найти нужных слов, чтобы рассказать ему обо всем, что так долго копилось в моей душе.

Сбивчиво, перескакивая со слова на слово, рассказываю я призраку (отцу?) обо всем подряд. Даже о случае с Седером.

Отец терпеливо и внимательно меня слушает, слегка склонив голову набок, иногда усмехается, порой еле заметно кивает, выражая одобрение, иногда задумчиво хмурится, устремив пронзительный взгляд куда-то в темноту.

– Занятно… Это у тебя от матери – она одна из сильнейших целительниц в этом мире.

– А от тебя? Все говорят, что меч меня не признал…

– Кто это такой умный отыскался? – усмехается отец. – А лично попробовать – он не пытался?

– Но я брал меч в руки! По праздникам и торжественным дням – так положено!

– Да? И поднимал его в свою защиту или для нападения?

– Нет… А надо?

– Клинок просто спит – он не чувствует опасности, потому что не чувствуешь ее ты. Вот и все…

– Но он не рубит железо! Я пробовал! А все говорят, что это должно быть!

– Да ну?! И как давно в последний раз?

– Давно…

Он усмехается.