Нет покоя голове в венце

– А чего доказывать-то? Сам не чувствуешь, что ли, какая мягкая.

Ягайла гладил шубку и уже представлял, как его жена обрадуется подарку. Но сто кун – серьезная сумма; жена, конечно, поблагодарит, но начнет ругаться, если узнает, что цену не сбил. Можно и соврать, но Ягайла не умел и не хотел обманывать жену.

– Сто кун, – протянул Ягайла. – Хочется и колется. У меня столько нет.

– А у дружка твоего? – кивнул торговец в сторону Шигизмунда.

Ягайла обернулся на Шигизмунда, тот пожал плечами. Ягайла повторил его жест. – Ну, тогда завтра зайдешь, – равнодушно сказал продавец.

– Я завтра уезжаю уже, – сказал Ягайла.

– А, нездешний, – продавец цокнул языком. – То-то я смотрю, говорок какой-то. Из Полыни, что ли?

– Угу, – кивнул Ягайла.

– Сто кун, значит, нет, – сказал продавец. – А сколько есть?

Наступал психологический момент: надо было соврать с каменным лицом, чтобы ни один мускул не дрогнул.

– Шестьдесят.

Продавец поднял бровь, внимательно посмотрел на Ягайлу.

– Бедствуете вы, что ли, у себя в Полыни?

– Не роскошествуем, это точно, – Ягайла сделал жест руками, показывая предусмотрительно скромный наряд.

– Ладно, – неожиданно легко махнул рукой продавец, – сговорились. Все равно ничего не продал сегодня. Давай сюда свои шестьдесят кун. Для супруги, небось? Ну, бери, порадуешь ее. Да сбережет вас Царица! – продавец торжественно приложил руку к широкой груди.

– Спасибо, добрый человек! – сказал Ягайла, сияя от радости и одновременно пытаясь выудить из кармана нужное число монет, не обнаружив остаток.

Пожали друг другу руки на прощанье, и Ягайла, довольный, отправился к себе. Шигизмунд потопал следом.

* * *

Неприятности не заставили себя ждать. Только Ягайла нырнул в переулок, ведущий к Красной стене и посольскому приказу, как почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Шигизмунд тоже насторожился и несколько раз нервно кашлянул. Ягайла судорожно заозирался, но преследователей не обнаружил. Не там смотрел: три человека выскользнули из тени прямо перед ним, загораживая проход. Ягайла остановился, панически оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но один из злоумышленников крепко схватил его за руку. Душа Ягайлы ушла в пятки, он едва сдержал возникшее вдруг нестерпимое желание обмочиться. Он обернулся на Шигизмунда: тот бросился наутек и отбежал уже довольно далеко. Хоть бы покричал, трусливый черт.

– Здравствуй, любезный, – прошипел тот, что схватил Ягайлу, высокий рыжий парень, косая сажень в плечах. – Сам отдашь или помочь? – Детина кивнул на шубку, которую Ягайла судорожно сжимал в руках.

– Братцы, лучше убейте сразу, только шубку не забирайте! – запричитал Ягайла. – У вас есть жены? Если есть, то вы должны меня понять. Я жене шубку обещал, она меня убьет, если я ей шубку не принесу. Она подумает, что я все деньги пропил. Братцы, у меня есть пятьдесят кун с собой, забирайте их, а шубку оставьте, не губите, братцы!

– У, прорвало полынью! – осклабился рыжий. – Зачем выбирать, если можно взять и шубку, и куны? Давай-ка все, дядя!

– Братцы, не губите! Прошу! – взвыл Ягайла. – Вы хоть знаете, с кем…

Почувствовав хватку чужих грубых рук на драгоценной шубке, Ягайла осознал: не сдобровать. Решение он принял мгновенно: жена – она простит! А если его сейчас прикончат в этом переулочке, то кто ее содержать будет? И он разжал руки, бросая полный скорби прощальный взгляд на лисью шубку.

Внушительный кулак уперся в нос, а потом раскрылся: отдавай, мол, денежки.

Ягайла с горечью опустошил карманы.

Детина щелкнул посла по носу, его сообщники загоготали.

– Ну, бывай, дядя! Привет жене! – сказал рыжий, отвесил на прощание издевательский поклон, и все трое зашагали прочь.

Ягайла застыл на месте, опустошенный и разбитый. На глаза навернулись слезы. Чертова Гардарики! Да пропади она пропадом! Здесь только вывески меняются, а суть все та же!

* * *

Посольская процессия с Ягайлой во главе уныло пересекала большую площадь, направляясь к нарядной царской палате. Шигизмунд вяло плелся в конце, в серьезном отдалении от своего подзащитного, и полировал землю подбитым глазом. Раньше народу тут было пруд-пруди. Волчата, дружинники, бояре, подпевалы и нахлебники всех мастей: Василий не любил пребывать в одиночестве. Сейчас площадь пустовала, не хватало перекати-поля, чтобы ветер гонял его по опустевшему пространству. Тишину нарушал только странный музыкант, засевший на ступеньках дворца и бренчавший на удивительном инструменте: причудливом треугольнике со струнами. Он, кажется, был здесь и вчера: Ягайла слышал музыку и краем глаза видел его из окна своей комнаты.

Двери палаты были наглухо закрыты, хотя распорядитель сам назвал срок, к которому представительство Полыни аккуратно явилось. Ягайла всю ночь не спал из-за вчерашней кражи, и его все раздражало. Запертые ворота предвещали, что Гардарики подложит им очередную свинью. И что это за шут тут тренькает?

Ягайла зло и решительно поднялся по ступенькам и постучал в ворота. Ответа, конечно же, не последовало. Посол толкнул створки, но они не поддались. Ягайла сверкнул глазами на музыканта, который продолжал играть, как ни в чем не бывало.

– Эй! – поднял голос Ягайла. – Эй, человек! Ты кто такой? Где все?

Человек обернулся на голос, многозначительно улыбнулся, но бренчать не бросил.

– Эй, смерд! Я к тебе обращаюсь! Как тебя зовут? Ты кто такой? По какому праву сидишь здесь?

– Меня Проклой зовут, – чудак наконец перестал играть и серьезно посмотрел на посольство.

«Это, видимо, шут или какой-то блаженный, его для потехи зовут, как царя, а на самом деле он какой-нибудь Ивашка», – подумал Ягайла и немного смягчился.

– Прокла, где все? – спросил Ягайла так, как если бы спрашивал у ребенка. – Почему тут закрыто?

– Володя сказал, придет, и начнется.

Ягайла выудил из памяти, что распорядителя как раз звали Владимир. Может быть, он зря разозлился? Они пришли чуть раньше или встречающие чуть замешкались. «Посол должен быть терпеливым», – отругал себя Ягайла.

За его спиной послышался шум. Владимир, распорядитель, весь в мыле, выскочил из какой-то двери и бросился к ним. Гардар упал на колени и несколько раз сильно стукнулся лбом о землю. Посол поморщился: Вселенское Ханство не докатилось до Полыни, потому у Ягайлы на родине такого раболепства не наблюдалось.

– Простите меня… ваше величие… – задыхаясь, выпалил распорядитель. – По поручению заступника… еле поспел…

Ягайла нахмурился. Что это за новый титул «заступник»? Не тот ли самый Борис, на которого Казимир просил обратить самое пристальное внимание? И что это у гардаров за новая мода? Раньше «величием» именовали только членов царской семьи. Да и небольшое опоздание – все-таки не повод ползать на брюхе. Куда делась спесь, свойственная гардарам? В любом случае, такое обращение понравилось Ягайле, и он счел начало довольно многообещающим.

Владимир встал, кое-как отряхнулся, еще несколько раз поклонился, подошел к музыканту, что-то шепнул на ухо. Тот кивнул, внимательно посмотрел на Ягайлу и его спутников. Потом, не прощаясь и не сказав ничего определенного, даже не обернувшись на полынян, Владимир взял Прокла под руку и торопливо повел прочь, к какой-то неприметной дверке в боковой стене палат. Когда гардары скрылись, послы начали недоумевающее переглядываться: что это вообще было? Что за чертовщина тут происходит?

Снова воцарилась тишина. Ягайла уже начал терять терпение, как вдруг двери палат настежь распахнулись, и изнутри полилась громкая грозная музыка. Один из младших послов перехватил взгляд Ягайлы, тот демонстративно закатил глаза. Пошли внутрь.

Царская палата представляла собой просторный зал с четырьмя большими окнами, украшенными разноцветными витражами. Палаты отстроил дед Василия, когда Вселенское Ханство рухнуло и Гардарики обрела свободу. Свободной стране требовалась новая представительная архитектура. Витражи изготовили при Василии приглашенные фрязские мастера. В начале своего правления Волк одержал несколько блестящих побед и завоевал Козарию и Тавр. Две эти большие победы и были схематично изображены на двух витражах. На двух других красовались виктории его деда и отца: блестящая победа над Ханством (которой, на самом деле, не было) и возвращение Старгорода, отвалившегося от Гардарики в незапамятные времена. Посетителям Царской палаты сразу давали понять: перед ними могущественная военная держава, с которой лучше не шутить. Несмотря на суровый символический смысл, сделано все было с удивительным изяществом. Лучи солнца пронзали витражи, и по полу бегали солнечные зайчики всех цветов радуги.

Напротив входа находилось пустующее возвышение, к которому вели широкие округлые ступени. На этих ступенях сидели первые лица государства: богато одетые бородатые мужчины в меховых шапках не по погоде. Наверное, где-то среди них – Борис, шурин царя. Зрение уже начинало подводить Ягайлу, и он шел, щурясь, стараясь разглядеть всех издалека. Кажется, все лица – новые. Тут же сидел и распорядитель Владимир, тоже новое лицо, не замеченное Ягайлой в прошлые визиты.

За десять шагов до этих ступеней золотой краской была проведена черта. Ягайла первым подошел к ней под торжественную музыку и опустился на колени. Спутники последовали его примеру. С заметной неохотой один за другим послы склонились и уперлись лбами в пол по обычаю Гардарики. Один Шигизмунд проделал это с удивительной поспешностью.

Загрохотал барабанный гром, заскрипели невидимые механизмы. Сверху, из-под потолка, скрытого голубыми тканевыми занавесками, изображающими небо, начал опускаться двойной трон, отлитый из чистого золота. С подлокотников скалились волчьи морды с драгоценными камнями вместо глаз. Это богохульное действо было придумано Василием (или где-то подсмотрено, Волк был изрядным книжником) и означало следующее: царь спускается с небес, где пребывает с Царицей, чтобы снизойти до подчиненных. Поэтому второй трон при Василии пустовал: он предназначался для Богини, обретавшейся на небе.