Пятый всадник

– Пока ничего, работаем.

– Выйди-ка на минутку, – он поманил Баринова пальцем.

Как только дверь кабинета за ними захлопнулась, из коридора донеслись слова этого визитера – похоже, какого-то немаленького начальника:

– Ты что, Баринов, совсем нюх потерял? За столько времени не можешь сопляка расколоть? Тебе, по-моему, работа не нравится. Короче, даю тебе еще полчаса, и если через это время чистосердечное не будет лежать у меня на столе, то я его забираю и отдаю другим, а вот тебе это будет очень серьезный минус. Ты меня хорошо понял?

Ответ Баринова не расслышал, только что-то нечленораздельное. Да, кажется, я на самом деле попал в какую-то очень скверную историю. Кому-то очень нужно обвинить меня в убийстве собственной жены. И еще в чем-то, чего пока не знаю. Вот эта злосчастная сумка – улика. Ее мне подбросили менты. Тот, кто ее нашел, не особо долго искал, будто заранее знал, где она находилась – это бросилось в глаза еще тогда, хотя мне и было в тот момент не до того. Он точно знал, где ее искать, потому что или сам подбросил, или ему сказал, где она лежит, тот, кто это сделал. Тот, кто подложил сумку – тот и убил Машуню. Или, по меньшей мере – стал соучастником преступления.

Мне расхотелось просто так умирать.

Только в компании с убийцей.

Вошел сильно помрачневший капитан Баринов. Вот ведь поставили человека перед выбором – любой ценой выбить признание, или будут серьезные неприятности по службе. А он, похоже, уже сам не верит в мою виновность. Это его и мучает. Черт! А ведь если он откажется, меня передадут этим «орлам» и Упырю-Усачеву. Перспектива подвергнуться пыткам заставила все тело покрыться холодным потом. Нет, смерть меня по-прежнему не страшила, но умирать в муках не хотелось, тем более что теперь появилось одно дело, которое необходимо было завершить любой ценой – отомстить за жену.

Баринов сел обратно на свое место и принялся крутить пальцами авторучку. Потом вынул из ящика стола какую-то бумагу и начал заполнять. Молчание затянулось на несколько минут. Вдруг он неожиданно оторвал взгляд от бумаги, и, глядя мне прямо в глаза, очень тихо, практически шепотом, не шевеля губами, стал говорить:

– Слушай сюда. Если у тебя мозги работают, то выберешься. Будь наготове, следи за обстановкой.

Затем набрал кого-то на мобильном.

– Алексей, зайди, возьми сейчас задержанного, посиди пока с ним в зале, а то меня Меликахметов вызывает.

В кабинет вошел Упырь. Усачев, значит, твоя фамилия. После слов Баринова о стиле его работы с подозреваемыми я решил рассмотреть его получше. Вроде рожа как рожа, но было в ней что-то, вызывающее содрогание. Лицо типичного морального урода. Прежде, чем подать такому руку, десять раз подумал бы.

– Что, Серега? Как он? – спросил Усачев. Краем глаза уловил, что лицо Баринова при таком фамильярном обращении скривилось, но Упырь, похоже, ничего не заметил.

– Все путем. Клиент практически созрел. Возьми его, в зале посидите – я минут на десять к Мелику зайду.

– Ну, что – пойдем, – Усачев попытался ухватить пальцами за рукав, но я опередил его, резко встав со стула. Реакция моя была чисто инстинктивная – мысль о том, что этот организм сейчас до меня дотронется, вызвала ужас, смешанный с омерзением.

– Эй, не понял! Куда, на? – физиономию перекосило злобой. Он все-таки схватил меня за рукав куртки у локтя, рванул вниз и одновременно ударил коленом в бок. Удар был не очень сильным, но попал в нужное место: боль пронзила тело и вспышкой отозвалась в мозге. Профессионал, однако!

– Ладно, хорош здесь фигней страдать, – вмешался Баринов, – я же сказал – клиент готов. Забирай его и уводи в зал.

В холле, куда я опять вернулся, было довольно темно. Похоже, за время моего здесь отсутствия кто-то выключил половину лампочек. Расположился в том же кресле у стены и уставился в окно с надписью «Дежурная часть». За стеклом сидел уже другой сотрудник в форме с погонами старшего лейтенанта. Мой конвоир зашел к нему в помещение. Похоже, они были хорошо знакомы друг с другом, так как тут же начали о чем-то непринужденно болтать.

Такое положение сохранялось еще в течение десяти минут или чуть более. Затем сквозь стекло я услышал звонок мобильного телефона. Звонили Упырю. Телефонный разговор, в течение которого он несколько раз бросал на меня короткие взгляды, продолжался недолго. Наконец, Упырь положил трубку, еще раз посмотрел на меня и сказал что-то старшему лейтенанту за стеклом. Тот поднял глаза на меня и коротко ответил, кивнув. Затем он вышел из дежурной части и прошел через зал к двери, ведущей в коридор к кабинету Баринова. Щелкнул электрозамок, открывая дверь и выпуская его из зала. Дежурный за стеклом лениво посмотрел на меня и взял со стола газету.

Сердце забилось, как перед важным экзаменом.

Как там сказал Баринов? Быть наготове? Может, он это имел в виду? Может, это мой шанс? Просто пробежать до входной двери и выскочить на улицу не представлялось возможным, так как эта дверь, как и ведущая в коридор к кабинетам, открывалась электромагнитным замком, который управлялся дежурным. Оставалось только воспользоваться какой-нибудь хитростью.

Прошло еще пять минут. Я уже начал опасаться возвращения Усачева. Тогда шансы на спасение устремились бы к нулю. Вдруг дежурный взял со стола телефонную трубку и, набрав номер, сказал кому-то на другом конце провода пару слов. Через полминуты открылась третья дверь в зал. Молодой человек в штатском прямиком прошел в помещение за стеклом. Старший лейтенант, сидевший там, тут же встал и покинул дежурную часть, скрывшись за той же дверью, из которой только что вошел сменивший его молодой человек.

Вот это и есть тот самый момент, о котором намекал Баринов. Больше шанса не будет. Я принял как можно более расслабленную позу: закинул ногу на ногу, скрестил пальцы на животе и стал разглядывать потолок. Поза и равнодушное выражение лица разительно отличались от того, что было у меня внутри. Сердце уже не билось, а прыгало. Зубы отбивали неравномерную дробь.

Посидев так с минуту, встал, как можно непринужденнее подошел к окну дежурного и обратился к сидящему там.

– Можно выйти покурить? – я кивнул на дверь на улицу. Говорить старался спокойно, но давалось это с большим трудом. Человек в штатском лениво поглядел сквозь меня и нажал кнопку. Щелкнул замок. Я толкнул дверь и оказался на свободе.

Не веря до конца своей удаче и словно боясь ее спугнуть, несколько секунд постоял на крыльце, а затем не спеша направился к открытым воротам в решетчатом заборе. Так и подмывало припустить во весь дух прочь отсюда, но приходилось сдерживаться, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

Вот и ворота.

Только собрался перейти на бег, как к воротам из-за угла свернул какой-то автомобиль. Нарочито медленно проследовал мимо этой машины, водитель которой будто специально, пока ехал навстречу, слепил меня фарами, а, поравнявшись – притормозил. Не дай бог, спрашивать сейчас чего станет. Нет, повезло – машина проехала дальше по направлению к зданию милиции. До спасительного угла забора, за которым из окон милиции меня уже не будет видно, осталось каких-то десять метров. Пять. Вот оно – спасение. Зайдя за угол, я побежал так, как не бегал с институтских времен. Тогда на соревнованиях мне иногда удавалось показывать весьма неплохие результаты.

Не обнаружив за собой погони, решил сделать небольшую хитрость на тот случай, если кто-то вдруг увидел, как я завернул за угол забора. Для этого обогнул торец длинного дома и побежал в обратном направлении. Не чувствуя усталости, бежал и бежал темными сырыми дворами, лишь изредка пересекая улицы. Я пробежал километра три, дыхание сбилось, спина вспотела. Решил, что погони уже не будет. Наверняка они подумали, что я ломанусь к метро, и, если и ищут, то, скорее всего, там. Да и не рассчитывают они на такую скорость передвижения. Дальше бежать нет никакого смысла. Сейчас лучше всего было бы зайти в подъезд какого-нибудь дома и переночевать там. Выполнение этой задачи осложнялось тем, что все подъезды в Москве оборудованы домофонами и кодовыми замками. Единственный вариант – караулить у дверей, пока кто-нибудь не войдет или не выйдет. Обойдя несколько домов, выбрал, как мне показалось, лучший. Во-первых, высота в шестнадцать или семнадцать этажей означала большое количество квартир в подъезде, а, следовательно, повышенную вероятность входа-выхода людей. Во-вторых, насколько я был знаком с планировкой этого типа домов, лестница там отделена от лифтовых площадок. Это значит, что смогу там спокойно перекантоваться хоть несколько дней, и меня никто не потревожит.

Мне еще раз улыбнулась сегодня удача: только присел на скамейку у дверей подъезда, как сзади раздалось приближающееся цоканье каблучков. По мере приближения темп шагов стал снижаться. Черт! Этого еще не хватало! Похоже, со стороны я очень смахиваю на грабителя или насильника. Наконец обладательница каблучков решилась зайти в подъезд. Прошмыгнула мимо и, не бросив даже мимолетный взгляд в мою сторону, нервным движением приложила магнитный ключ к замку. Не дожидаясь, пока дверь за ней захлопнется, оставив меня на улице, я вскочил с места и попридержал ее рукой. Подождал так некоторое время, надеясь, что вошедшая передо мной девушка успеет уехать на лифте, наконец, решительно открыл и вошел в подъезд. На этот раз мне не повезло – девушка стояла и ждала лифт. При моем появлении на ее лице возникло выражение такого ужаса, что я и сам не на шутку испугался. Не дай бог, закричит еще с перепугу, а в моем положении не стоит привлекать внимание. Поспешил улыбнуться ей как можно приветливей, и не нашел ничего лучше, чем сказать:

– Я по лестнице, – и тут же побежал наверх.

Остановился на последнем этаже. Сколько же их, интересно, в этом доме? Шестнадцать? Семнадцать? Впрочем, неважно. Сев на ступени перед дверью, ведущей на чердак, прислонился плечом к стене и закрыл глаза, с трудом переводя дыхание. Только теперь я понял, насколько устал. Некоторое время был способен лишь на то, чтобы сидеть вот так с закрытыми глазами, ни о чем не думая и только радуясь вдруг дарованной мне передышке. Постепенно усталость начала отступать. В голове вспыхивали сцены из пережитого дня, яркие, но пока бессвязные. И вдруг, как молнией: нет больше Машуни, они убили ее.

Желание мести заслоняло собой все остальное. Жалость к Машуне отступила на второй план, так же, как и страх перед ментами-гестаповцами типа этого Усачева. Собственными руками растерзать выродков. Кто именно совершил убийство, и зачем – эту головоломку теперь предстояло распутать.

Стоп! Вот этот странный вызов из милиции на место, где вчера похитили девчонку. Получается, что они таким образом задержали меня, а в это время убили мою жену. Я там проторчал почти час, и на это время у меня не было никакого алиби. Судя по всему, на то и рассчитывалось. И если предположить, что звонок действительно имел только эту цель, то налицо жесткая связь между этими двумя преступлениями – убийством и похищением. Значит, это могли быть только менты из нашего отделения или из того, куда я приезжал писать заявление о похищении.

Эта догадка вызвала острый приступ ненависти сразу ко всем без разбору представителям органов. Какую же фамилию назвал тот, который назначал мне встречу на месте, где похитили девчонку? А, впрочем, неважно. Он мог назваться хоть Путиным. Ведь наверняка назвал первое, что пришло в голову. В связи между гибелью Машуни и этим похищением у меня не осталось уже абсолютно никаких сомнений. А как иначе объяснить то, что у нас в квартире «случайно» обнаружилась эта женская сумка. Скорее всего, она принадлежала похищенной девушке.

Неожиданно мелькнул какой-то неопределенный образ, не до конца оформившаяся мысль. Пакет! У Баринова проскочила фраза про пакет, который мне наденут на голову, если передадут Усачеву. Странное совпадение – Машуню ведь убили, задушив пакетом. А Усачев – это тот самый молодой человек мерзкой наружности, который упустил меня в милиции. Интересно все-таки: то, что мне удалось сбежать – это случайность или специально подстроено капитаном Бариновым? И вообще, у меня создалось впечатление, что Баринов обладает какой-то информацией. Не случайно же мне все время казалось, что тот хочет мне что-то сказать, но не решается. Мелькнула шальная мысль подкараулить его и подробно расспросить. Нет, не стоит. Может, он вовсе и не подстраивал моего побега, а тогда просто возьмет, да арестует и передаст этому Упырю. Жуткая каша воспоминаний о пережитом за последние сутки и довлеющее желание мести не давали сосредоточиться и провести логический анализ фактов. Но в том, что и в похищении, и в убийстве так или иначе замешан Усачев, сомнений уже не осталось.

Значит, по крайней мере, один кандидат на исполнение приговора мести уже имеется. Осталось придумать подходящий способ. Первым желанием было обвязаться взрывчаткой, встретить этого выродка прямо в милиции и рвануть.

Собственная жизнь после смерти жены уже не представляла для меня ценности. Горе было слишком близко и давило со всей тяжестью.

Получив определенную задачу, мозг начал работу. Самым простым в этом деле было бы изготовить взрывчатку. Для того, у кого в школе любимым предметом была химия, и кто закончил с отличием престижный химический вуз, сделать пару килограммов взрывчатого вещества из того, что продается в хозяйственном магазине, являлось задачей детсадовского уровня.

Я не заметил, как за всеми этими размышлениями прошло никак не менее двух часов. Точное время узнать не было возможности, но из-за того, что лифт перестал ездить туда-сюда, а машины на улице практически исчезли, заключил, что сейчас должна быть уже глубокая ночь. Подступило чувство голода, что неудивительно, так как последний раз я ел еще днем в машине. Можно было бы попробовать поискать ночной магазин, но деньги, как, впрочем, и документы и все остальное отобрали в милиции. Тут вспомнил про тайник, который устроил в машине на случай потери ключа. Достаточно было просто нагнуться и пошарить рукой снизу в моторном отсеке – и можно будет достать ключ и открыть машину. А уж в салоне, во-первых, лежит небольшая заначка из сторублевок и пятисоток, приготовленная на сдачу клиентам и ключ от квартиры, где есть и продукты, и деньги.

Нет, в квартиру сейчас нельзя – можно не сомневаться, что меня там ждут. Может, попозже, через неделю-другую, когда все уляжется.

Представил нашу маленькую, но такую уютную квартирку, и пронзительная мысль о том, что больше никогда не будет наших разговоров с Машуней, звуков и запахов, доносящихся из кухни, теплого сонного чувства родного человека рядом…Защипало в носу. Захотелось по-детски свернуться прямо здесь на лестнице и заплакать. Похожее чувство я испытал пару лет назад, когда умерла моя мама, но сейчас положение усугублялось ощущением жуткого одиночества и несправедливости.

Тем временем голод усиливался. Вопрос питания надо было как-то решать. В голову приходили только два решения. Первое – рискнуть пробраться в машину и вытащить оттуда мою заначку. Денег в ней хватит на неделю или больше, если, разумеется, найти бесплатное место для ночлега. Риск, конечно, большой. Но в то же время, если мои преследователи дежурят в квартире, то из окон машину видно плохо и есть шанс остаться незамеченным. А если сидят где-то в засаде поблизости, то, если буду действовать осторожно, сумею их обнаружить.

Еще вариант – зайти к отцу.

Мысль эта вызывала двойственные ощущения – с одной стороны, я, несмотря ни на что, продолжал испытывать к нему сыновние чувства, хотя наши отношения никогда не ладились. В то же время не мог забыть того, как он поступил со мной после смерти мамы. Ведь не прошло и месяца с момента, как моя мама, с которой он прожил тридцать лет, слегла и через считанные дни умерла в больнице, а он уже привел в дом какую-то тетку. Но это, по большому счету, можно считать личным делом. Хуже всего было резкое изменение его отношения ко мне, и до того-то не слишком-то родственного. При каждой встрече приходилось слышать оскорбления в свой адрес и обвинения в том, что я будто бы только и думаю, как бы прибрать к рукам квартиру, а его самого выгнать на улицу. И хотя время от времени я звонил ему, чтобы узнать, как дела, сейчас вероятность в очередной раз услышать отцовский голос стала для меня настоящей пыткой. Вот уж воистину прав был классик, утверждая, что москвичей испортил квартирный вопрос. Хотя для того, чтобы увидеть – чьи здесь торчат уши, не было необходимости особо всматриваться. Насколько я понял, у нынешней отцовской пассии подрастал бездельник-сынок, и ей очень хотелось сделать кровиночке неплохой подарок. Я воспринимался этой теткой как конкурент на имущество, принадлежащее ей, по ее мнению, по праву.

Можно было бы попробовать зайти к моему родителю без звонка, объяснить ситуацию, но не было уверенности в том, что меня не вытолкают взашей. А может быть еще хуже – тетка поймет, что ей подвернулся идеальный способ избавиться от конкурента, и потихоньку вызовет милицию.

Другие способы добыть хоть немного денег на еду в голову не шли. После недолгого раздумья решил пойти по первому варианту – залезть в свою машину. Туда банально было ближе идти пешком, ну и, к тому же, всегда оставалась вероятность того, что мои враги догадаются устроить засаду у отца.

Очень не хотелось покидать уютное местечко, но выхода не было – незаметно залезть в машину можно было только в темноте, а ждать до вечера следующего дня без еды и питья было весьма проблематично. Сразу встать и пойти не было никаких сил. Прикинув, что пешком до дома идти около часа, а до рассвета – не меньше четырех, решил часок подремать. Нервное напряжение, жесткий и холодный бетон ступенек да голод выгнали меня на улицу раньше, чем намечал.

Шел дворами, стараясь не выходить на магистрали. Если не считать того, что пару раз приходилось шарахаться от автомобильных фар, добрался без приключений. Вот он – мой дом. До вчерашнего дня его вид вызывал теплые чувства, хоть и являлся он временным жильем. Теперь же что-то в его облике показалось зловещим. Если бы сейчас из окон выглянуло привидение, то меня бы это ничуть не удивило. «Девятка» моя стояла на том же месте, где ее оставил – метрах в пятидесяти от подъезда. Для того, чтобы ее увидеть, возможному наблюдателю из нашей квартиры пришлось бы почти высунуться из окна. Я присел в кустах напротив дома и стал наблюдать за окнами квартиры. Ничего подозрительного. Оставалась вероятность того, что засада может укрываться в каком-нибудь автомобиле, стоящем около дома.