Русский аркан

И не отступай до самого конца.

«Победослав» застрял на Азорах не на две недели, как оптимистически предполагали офицеры, а на все три с половиной. По совести говоря, и этого-то времени с трудом хватило на ремонт корпуса, снастей и машин. Пришлось отказаться от мысли поставить корвет в док – пророчество насчет очереди на доковый ремонт оказалось верным. Ремонтировались в порту у стенки.

То и дело случались проволочки. Бывшие португальские, а ныне испанские чиновники, приторно улыбаясь, намекали на мзду сверх платы за любую услугу, даже самую незначительную, и доводили старшего офицера до белого каления. Враницкий свирепел и жаловался Пыхачеву. Командир вздыхал, призывал к терпению и, повздыхав, выдавал несколько ассигнаций из экстраординарных сумм.

– Уж уладьте это дело как-нибудь побыстрее, голубчик. Не деньги – время дорого.

– Да ведь они из нас просто кровь сосут, Леонтий Порфирьевич! Не люди – клопы!

– Будто бы?

– Видели бы вы их рожи! Давеча едва сдержался, чтобы не смазать кое-кого по зубам. Метисы, нечистая кровь, без родины, без совести… Как только бог терпит такую сволочь?

– Вы хотите что-то предложить, Павел Васильевич?

– Да. Письмо губернатору. В конце концов, у нас на борту особа императорской фамилии, более того – цесаревич! Надо потребовать. Противодействию нашему ремонту можно придать политическую окраску. Право слово, напишите, а я берусь доставить.

– Подействует ли? Вы же сами мне жаловались давеча: за строевой лес испанцы дерут втридорога, потому что продают его помимо казны. Расписок не берут – подавай им наличные. Ну напустится губернатор на поставщиков, так лес и вовсе пропадет. Нету, мол, леса, и не ждите – не будет. А на нет и суда нет.

– Строевой лес в потребном количестве мы уже получили, Леонтий Порфирьевич…

– Да разве нам нужен только лес?.. Ну хорошо, я напишу губернатору…

С письмом, однако, поехал Розен. Враницкий не возражал – понимал, что полковник Генерального штаба весит поболее капитан-лейтенанта, да и искушен достаточно. В глубине души старший офицер был даже счастлив, что не ему, а Розену придется напирать на факт присутствия цесаревича, который, если быть точным, чаще присутствует не на борту, а в кабаках Понта-Дельгада. Ничего, Розену стыд глаза не выест. Наоборот, полковник сам смутит кого угодно своим жутким шрамом поперек лица и непререкаемым тоном…

Из дворца губернатора Розен вернулся обнадеженный, но ремонт продвигался по-прежнему медленно.

– Вы понимаете, господа, что будет, если мы не поспеем в Иокогаму к середине августа? – насупившись, спрашивал Пыхачев у офицеров.

В ответ по-прежнему сыпались жалобы на чиновный произвол.

– Это оттого, господа, что у испанцев все централизованно, – объяснял бывалый капитан-лейтенант Батеньков. – В порту любой другой страны мы легко столковались бы с частным поставщиком, а здесь не моги. Только через портовые власти, таково предписание испанского правительства. На каждый гвоздь – бумажка с печатью. Вроде и цены невеликие, а ничего не достать.

– В итоге достанем за те же деньги, что в Германии или Дании, а времени потеряем вдвое больше, – подал голос Батеньков.

– Эва! Уже потеряли!

И все же дело двигалось. Наступил день, когда смолк частый перестук молотков в трюме – порушенные на топливо переборки были восстановлены. Еще раньше удалось привести в порядок рангоут. Команда, действующая под началом судового плотника, наконец-то избавила корвет от течи. С берега везли канаты, парусину, пробковые матросские койки, смазочное масло, уголь, провизию… Кают-компания получила новую мебель, да и в своих каютах офицеры больше не спали на полу. Мало кто жалел об утерянном великолепии несостоявшейся императорской яхты. По мнению Враницкого, корвет только выиграл от замены резных завитушек и шелковых обоев на суровую простоту новой отделки.

Потеря Лопухина отозвалась еще одной головной болью Пыхачева, положительно не знающего, что делать с цесаревичем. Его императорское высочество Михаил Константинович, едва сойдя на берег, вознаградил себя за долгое говение тем, что немедленно напился по-свински, и с тех пор ни разу не был замечен во вменяемом состоянии. Компанию ему составляли поочередно Корнилович и Свистунов. С ними цесаревич слонялся по кабакам, на их деньги пил, и не было возможности подвергнуть мичманов дисциплинарному взысканию – по службе оба были безупречны. Вызванный к командиру Розен заявил, что его дело – охрана цесаревича, а не его воспитание. Отряжать морских пехотинцев для охраны наследника престола и для доставки его на борт – сколько угодно. Но не более того.

– Если его императорскому высочеству проломят голову в кабаке, я пойду под суд, – резонно говорил полковник. – Но его печень и тем более рассудок не по моей части – с этим к доктору Аврамову.

– Но как же… э-э… некоторым образом… нравственность его императорского высочества?

– А с этим – к батюшке!

Пыхачев лишь разводил руками, вздыхал тяжело и ругал про себя Лопухина, выброшенного взрывной волной за борт и почти наверное погибшего. Спохватываясь, каперанг осенял себя крестным знамением, шептал молитвы и не представлял, что делать с цесаревичем. Верно говорят в народе: горбатого могила исправит. Терпел-терпел гомеопатические дозы, едва человеком не сделался – и нате, дорвался! Мадеру хлещет. Мадеры здесь что воды…

Днем солнце жарило так, что из свежих досок выступала янтарная смола, а к металлическим частям было не притронуться. Нестерпимо сверкала рябь на воде, и тонули в жарком мареве встающие из океана горы, городок с развалинами древней цитадели, монастырями, колокольнями, черепичными крышами, пальмами, осликами и мулами, овечьими выгонами на окраинах, харчевнями и веселыми домами, мулатками, разгуливающими по пирсу, не то чтобы покачивая, а прямо-таки неистово вращая бедрами… Ночами ветерок с берега приносил редкой соблазнительности запахи, кружащие голову любого северянина. Все было в этих запахах: благословенный край под невероятной глубины небом, фрукты и нега, вино и женщины. Вышел матрос на бак, потянул носом, да и ослаб в ногах, закатив глаза. Сказочный, манящий, сводящий с ума мир!

Напустив на себя мрачность, сменившийся с вахты Фаленберг проговорил в кают-компании, не обращаясь ни к кому:

– Матросы предаются недисциплинированным фантазиям.

– Увеличить им, подлецам, рабочий день до шестнадцати часов, – как бы про себя проговорил Враницкий, скосив, однако, глаза на командира. – Либеральничаем. Подвахтенных жалеем. Что ни день, то треть команды на берегу.

Пыхачев только крякнул.

– Да хоть до восемнадцати часов! – храбро вступился за командира Канчеялов. – Свинья грязи найдет. На берегу вино дешевое и шлюх полно. Пороть жеребцов – не поможет, а не отпускать на берег – совсем озвереют. Жди тогда неприятностей.

– Ну-ну, – Враницкий иронически поднял бровь. – Что же тогда присоветуете?

– Одно средство: скорее в море. Нельзя моряку на суше. Тут из него вся дрянь наружу лезет.

Тизенгаузен проворчал, что во флотском экипаже небось не лезет и что суша суше рознь, но за очевидностью этой мысли не был поддержан.

Все осталось по-прежнему.

Пыхачев вздыхал и молился. Враницкий наблюдал за ремонтом и изобретал наказания для чересчур загулявших на берегу матросов. Канчеялов ходил по книжным лавкам, надеясь хоть чем-нибудь пополнить судовую библиотеку, платил из своего жалованья и особенно обрадовался путевым заметкам о Японии. Увы, книга оказалась на португальском языке, и к ней пришлось докупить два словаря – португальско-испанский и испано-русский. Лейтенант Гжатский съездил в город лишь однажды, остался недоволен отсутствием плашек три восьмых дюйма и неожиданно увлекся фотографией. С собой на корвет он привез пребольшой фотографический аппарат магазинной конструкции на двенадцать снимков без перезарядки, деревянную треногу, кучу химикатов в склянках и два ящика светочувствительных пластинок для дагерротипии.

Розен муштровал своих морпехов и даже обратился к губернатору с просьбой выделить безлюдный участок побережья для учений по высадке десанта. Получив категорический отказ, угрюмо молчал под беззлобные смешки офицеров корвета.

– Боятся они нас, господин полковник. А ну как ваши маневры – лишь репетиция будущего вторжения?

– Вот именно. Англия уже пощипала Испанию на предмет колоний, а испанского береженого святой Яго бережет.

– Полно, при чем тут репетиция? Нашей полуроты вполне хватит, чтобы овладеть этим островом. Остальные острова сами сдадутся, ха-ха. Даже с радостью. Португальцам испанское владычество, кажется, не очень-то по нутру.

– Прошу прекратить, господа! – сердился Пыхачев. – Помните, что Испания – дружественная нам держава. Ваши шутки неуместны. Берите пример с лейтенанта Канчеялова, изучайте Японию. Хороши мы будем, если попадем впросак из-за незнания туземных обычаев!

– Лучше попросим лейтенанта сделать доклад, когда он все переведет. Зачем многим делать то, что способен сделать один?

– Эх, господа, господа…

– А я вот о чем подумал: отчего никого из нас не проинструктировали касательно Японии? Страна экзотическая, а у нас о ней одни слухи и сплетни. Стыдно-с.

– На «Чухонце» шел лейтенант Ентальцов, – вспомнил мичман Завалишин. – Он чуть ли не год жил в Нагасаки.

– Так то на «Чухонце»! Вечная ему память…

– Н-да-с…

– Смотрите, господа, что за посудина входит в бухту? – заволновался лейтенант Фаленберг. – Никак англичанин?

Кое-кто присвистнул в удивлении, взглянув в иллюминатор, и кают-компания вмиг опустела. Через полминуты вся оптика на верхней палубе была направлена в сторону новоприбывшего судна.

– Что-то новенькое, господа…