Крейсер «Суворов»

После выполнения обязательной операции Олег снова вернулся мыслями к недописанному письму. Молодым башенным матросам, у которых дел по горло, недосуг было удивляться задумчивому виду Темнова. «Годки» же давно привыкли, что он подолгу молчит, уходит в себя. А о чем думает, не говорит – «темный» он. Так и звали Олега друзья-товарищи на корабле: сразу и по фамилии, и потому что непонятно, что у него на уме – «Темный».

Нащупав бумажный листок в кармане, Олег снова вспомнил те несколько слов, которые успел написать. Но повторять их в голове не хотелось. О предстоящем «бое и походе» Темнову думать тоже было не очень приятно, потому что выход в море мог означать очередные стрельбы. А он – комендор дивизиона главного калибра – ненавидит и их, и даже сам запах пороха. Олег часто вспоминал родной Куйбышев, который все на старый лад называют Самарой, свое детство во дворе между новенькими кирпичными пятиэтажками. Вспоминал, что, как и все соседские пацаны, мастерил себе рогатки, луки, из которых стреляли по нарисованным на стенах домов мишеням. Потом друзья научили его делать бомбочки из марганцовки, добываемой в домашней аптечке, и магния, найденного на заводской свалке. И это было здорово: смотреть на яркую вспышку, вздрагивать от сильного хлопка. Чуть позже они стали делать «поджиги» – самодельные ружья из медных трубок и деревяшек. Стреляли из них по банкам и воробьям, как из настоящих винтовок. Но во время очередного выстрела ствол «поджига» разорвался прямо в руках одноклассника Темнова. Хлынула кровь. Два пальца упали на землю…

После этого случая Олег забросил пиротехнику, а когда пришла повестка из военкомата, молил бога, чтобы его направили куда угодно, но только подальше от любого оружия. Темнов знал, что есть много военных специальностей, где не надо иметь дело с порохом, взрывчаткой: можно шоферить на машине, копать траншеи, наконец, свиней растить в подсобном военном хозяйстве. Поэтому обрадовался, когда взяли на флот – думал, что будет на корабле каким-нибудь боцманом, штурманом или кочегаром. И в подтверждение его ожиданий названия учебных отрядов на Русском острове, куда его привезли вместе с другими новобранцами, звучали вполне обнадеживающе: школа связи, школа механиков, школа баталеров…

Олега, однако, осмотрев со всех сторон и похлопав по мощным плечам, направили по другому адресу:

– Метр восемьдесят пять… Девяносто два килограмма… Хронических болезней нет… Здоровый, черт! В школу оружия его! В комендоры!

В своем первом взводе второй роты комендоров главного калибра он, наверное, был единственным, кто переживал по поводу такого направления. Потому что все остальные с радостью обсуждали:

– Раз главный калибр, значит, на крейсер попадем…

– На «Сенявин» или на «Суровый»…

– Не «Суровый», а «Суворов»…

– На какой лучше?

– Все равно, на какой, лишь бы на крейсер…

Это им сначала было все равно, на какой. После одного из учебных занятий слово «Сенявин» начало вызывать дрожь в коленях. На крейсер с этим именем уже никто не хотел идти служить. И все-таки после окончания «учебки» несколько человек из их роты «загремели» именно на «Сенявин», который стоял во Владивостокском судоремонтном заводе. Ну, а Темнову «подфартило» – попал на «Суворов».

На корабле он всячески скрывал свой страх перед оружием. Знал, что как только кто-то узнает о нем, то сразу расскажет всем, и начнется постоянное подкалывание, издевательство. Поэтому, даже находясь рядом с орудием, глядя на снаряды с тротилом и заряды с порохом, Олег всегда был внешне спокоен. И сейчас никто бы не догадался, что он думает о возможно предстоящих стрельбах.

– Темнов, заснул?! – проорали над ухом Олега. – Кто за тебя орудие будет проворачивать вручную?!

Это был голос старшего лейтенанта Сапонина. Молодой командир башни все еще рьяно относился к службе. Вот и сейчас принялся «накручивать» по очереди всех подчиненных.

Темнов надеялся, что обойдется одним, уже выполненным проворачиванием в электрическую, но теперь – делать нечего – придется вручную гнать орудие на максимальный угол возвышения, а затем опускать вниз до упора. После электрического проворачивания механизмов это так – лишняя работа, проделываемая лишь для поддержания физической формы наводчика. Но у Олега с мышцами все в порядке: каждый день тягает в кубрике двухпудовую гирю. Просто ради удовольствия. Ну, и от нечего делать.

Он оглянулся. Самому поднимать и опускать орудие вручную было лень. Досылающий – здоровенный, белесый, конопатый татарин Гариффулин, Гриф, и длинный, плотный как торпеда замочный Карманчук, Карман, из его расчета на роль проворачивающих не подходили. Они оба отслужили уже по два с половиной года, на целых шесть месяцев больше Темнова. Эти два «товарища» «годковали» по полной: бухали одеколон, шарахались по кораблю, по пути избивая молодых матросов и отбирая у них новые тельники и ленточки к бескозыркам, которые невозможно купить ни в корабельной лавке, ни в магазине на берегу. «Годки» из других подразделений старались также не попадать им под пьяную руку. Даже офицеры побаивались эту парочку. Однажды пьяные Гриф с Карманом толкнули дежурного по кораблю так, что тот разбил голову о «шконку». Преследуемая отрядом мичманов и офицеров парочка заперлась в одной из кладовых, и выкуривать ее оттуда пришлось дымовой шашкой. В наказание обоих отправили в летний карцер на верхней палубе (в январе) и, чтобы протрезвить, поливали забортной водой из брандспойта. Другие бы на месте Грифа с Карманом простыли и заболели. А этим хоть бы хны – здоровья немерено. Только ума нет. Но терпит их командование, сор из избы не выносит.

Когда Олег появился на «Суворове», то с обоими пришлось выяснять отношения. Крови пролилось много. И казалось, драться они будут до последнего совместного дня на корабле. Но после случая с затяжным выстрелом, про который Темнов тоже не любил вспоминать, Гриф с Карманом оставили его в покое. Тем более что вокруг было много тех, над кем поиздеваться можно совершенно безнаказанно.

– Але, стекольщик! – Олег заметил ноги «карася», сидящего за трубой дальномера под самым потолком-«подволоком» башни. – Давай сюда! Разомнись!

Щуплый «карась» из отделения Белаша с трудом, но провернул орудие. Темнов отвесил ему полагающийся подзатыльник и отпустил обратно к дальномеру:

– Ржавчины нигде нет?! Смотри, найду, ночевать у меня здесь будешь!

«Стекольщик» тут же старательно чем-то заскреб, а Олег потянулся к нагрудному карману. Но, заметив движение собственной руки, остановил себя – все-таки не время и не место.

Корабль задрожал. Машина, питаемая паром из котлов, начала раскручивать вал, который вращает лопасти винтов. Значит, скоро корабль отдаст швартовы и отвалит от стенки. Темнов вздохнул, снова подумав о том, что куда бы ни пошел корабль, но лишь бы обошлось без стрельбы. Служить Олегу осталось всего год. И он желал провести предстоящие двенадцать месяцев «годка» как можно безмятежнее: проспать, проиграть в карты, как-нибудь проваландать.

А у матроса Сергея Воронко все еще только начиналось. Он не покинул кубрик по сигналу «Корабль к бою и походу приготовить!», когда все члены музыкальной команды разбежались по своим постам. Сергей провел на корабле всего несколько дней. Не сдал еще ни одного допуска и поэтому не мог исполнять своих обязанностей на боевом посту, даже дежурить по жилому помещению не имел права. Но на выходе из кубрика один из «годков» махнул рукой дневальному:

– Корыто, бегом на пост! Воронок останется за тебя. Пусть привыкает…

Корытов стянул с предплечья синюю повязку, бросил ее на рундуки и презрительно глянул на Сергея:

– Дневаль, – выскочил из кубрика, но через мгновение снова мелькнул в дверном проеме. – «Люмитеры» не забудь!

Воронок остался в кубрике в одиночестве. Глянул в пустой коридор и как будто увидел в полумраке фигуру: «Люмитеры не забудь!». Бросился к иллюминаторам: их по любой тревоге нужно обязательно задраить.

Сначала Сергей вставлял в бортовое круглое отверстие-окошко специальный щиток – затемнитель. Затем опускал толстое круглое стекло, а сверху него – массивную металлическую «броняшку». Затемнитель ночью не позволяет кораблю выдать себя противнику светом и также защищает стекло во время шторма. Стальная же «броняшка» не дает во время боя залететь осколкам и пулям внутрь кубрика.

После того как все части иллюминатора встанут на свои места, его нужно закрепить, притянуть «броняшку» к борту медными барашками. У каждого из них два плоских ушка-рожка, за которые можно быстро затягивать винт по резьбе. Крутить барашки не трудно, но только тогда, когда резьба на них чистая, смазанная, расхоженная. Поэтому каждый день ее нужно чистить нитью и смазывать. А сам медный барашек полагается надраивать до зеркального блеска. Отвечают за блеск и само наличие барашков на местах приборщики кубрика. Ну, и еще дневальный из числа молодых матросов, которому барашки на ночь даются на чистку: чтоб не спал – делом занимался.

Хотя резьба была чистой и расхоженной, Сергей не без труда затянул барашки своими слабыми «музыкальными» пальцами. Из последнего закрываемого иллюминатора он увидел Владивосток. Вернее его окраину – судоремонтный завод. Подумал: хорошо б, чтоб крейсер отправился не туда. С первого своего дня на корабле Сергей только и слышал, что «Суворов» могут поставить то ли на ремонт, то ли вообще на консервацию.

«Годки» в разговорах между собой удивлялись:

– Странно, что еще никому не известно, куда мы пойдем в ближайшее время. Писаря или рассыльные, если б знали, давно бы нам рассказали. А так… ничего не понятно…

Если крейсер поставят в судоремонтный завод, то это как раз в тот, который Воронок видел в задраиваемый иллюминатор. В таком случае служить Сергею дальше здесь во Владивостоке и какое-то время жить на корабле без выхода в море.

Но вполне могло быть, что после того, как корабль отвалит от стенки, он просто станет на рейд: освободит место у причала для какого-то другого, срочно нуждающегося в нем корабля. Возможно, крейсер ожидает и просто учение: отшвартовались – пришвартовались. «Годки» говорили, что так бывает: встанут на рейд тут же рядом с городом или перейдут чуть подальше – в бухту Патрокл, а потом вернутся к стенке во «Владик».

Вполне вероятно было и то, что двинут дальше – погонят корабль на консервацию в Советскую Гавань. Тогда сегодняшний выход в море окажется для Воронка, скорее всего, единственным за всю его военно-морскую службу, за все предстоящие три года.

По рассказам «годков», все будет так: корабль выйдет сначала из Амурского залива, затем из залива Петра Великого, пересечет кусочек Японского моря и войдет в Татарский пролив, отделяющий Сахалин от большой земли, а там уже останется чуть-чуть до места назначения. На восточной окраине материка находится город-порт Советская Гавань, имеющий большую длинную бухту. На ее берегах несколько – рыбацких и военных – поселков. В бухте полно скрытых от лишних взглядов заливов – «шхер» или «шкер», как зовут их на Тихоокеанском флоте. В них поставлены на консервацию ненужные в мирное время боевые корабли. С «консервов» сняты ракеты и снаряды, слито топливо. Основные агрегаты и вооружение на таких кораблях покрыто толстым слоем специальной защитной смазки. Экипаж на «консервах» сокращен. Вся служба оставшихся на борту матросов состоит в охране «коробки» да в обновлении смазки. Нижняя часть «консервов», находящаяся под водой, постепенно гниет. Так что, если корабль не будет востребован флотом для активных действий и ремонтироваться время от времени в сухом доке, то он может так и сгнить, не сходя с места. В один прекрасный день остатки экипажа расформируют, а саму «коробку» отправят в утилизацию металлолома – «на иголки».

Что расскажешь после ДМБ – демобилизации – о такой службе? Как провожал взглядом боевые, настоящие корабли, выходящие в океан на учения? Или будешь врать про дальние походы, показывая как бы свои фотографии, которые на самом деле отпечатаны с оставленных «годками» негативов? Настоящий матрос – только тот, кто действительно бороздил моря и океаны…

– «Дежурной и вахтенной службам заступить по-походному!» – донеслось из динамика корабельной трансляции.

«По-походному…, – повторил про себя Воронок, – Звучит-то как! Лишь бы не на консервацию. В море! Тогда и, правда, будет, о чем рассказать…»

Он представил, как, раскрыв рты, его будут слушать в родной деревне. Никто и никогда в Луковке не служил на море. А Воронок попал на сам Тихоокеанский флот. Как говорят: «Северный флот – сильный флот! Тихоокеанский флот – тоже флот! Балтийский флот – бывший флот! Черноморский флот – чи флот, чи не флот…» К тому же Воронок попал на «Александр Суворов». О подобных кораблях даже песни слагают. Текст одной из них про точно такой же крейсер с названием «Сенявин» Сергей прочитал в тетрадке Корыта. Тот дал ему записи для ознакомления с репертуаром. Пока никого не было в кубрике, Воронок решил перечитать ее еще раз:

«Над Владивостоком ночь спустилась,
И печальный дождик слезы лил.
Только из Амурского залива
Одиноко крейсер выходил.

И почти крылом волны касаясь,
Чайки проносились за кормой.
Парни на «Сенявине» не знали,
Что поход закончится бедой.

Им не в первый раз стрелять по цели,
Поражать мишени не впервой.
Башенный матрос кричит с улыбкой:
«Отстреляем, братцы, и домой!»

Вот и в ствол снаряд уже заходит.
Вот звучит команда и «Огонь!»