Роман о Виолетте

– Вы даже не поцеловали меня.

– Отчего же, ваша грудь обнажилась, и я запечатлел поцелуй на ее бутончике.

– На котором из двух?

– Вот на этом, левом.

Она раскрылась и с очаровательным простодушием попыталась достать его кончиками собственных губ.

– О, как досадно, самой мне не удается!

– Зачем вам целовать его?

– Чтобы мои губы оказались там, где побывали ваши.

Она попыталась проделать это еще раз.

– Не получается. Ну что ж, – она придвинула свою грудь к моему рту, – только что вы старались для себя, а теперь потрудитесь ради меня.

– Ложитесь снова, – велел я.

Она подчинилась, я склонился над ней, захватил кончик груди губами и стал ласкать его языком, подобно тому, как я проделал это вчера с ее зубками.

Она вскрикнула от удовольствия.

– О, как это прекрасно!

– Не хуже вчерашнего поцелуя?

– О, это было так давно, я уже о нем и не помню.

– Начнем сначала?

– Вы прекрасно понимаете, что я хочу этого, ведь вы сами сказали, что так поступают с теми, кого любят.

– Но я еще не уверен, что влюблен в вас.

– Зато я не сомневаюсь в своей любви; если вам не хочется – не целуйтесь, но сама я поцелую вас.

И, как накануне, она припала губами к моему рту, только на этот раз ее язычок скользил по моим зубам.

Я хотел было отстраниться, но не смог – так сильно она стиснула меня. Наше дыхание смешалось. Наконец она запрокинула голову и, закатив глаза, пробормотала, тая от восторга:

– Как я тебя люблю!

Этот поцелуй буквально свел меня с ума: я обвил ее руками, вырвал из постели и прижал к своему сердцу, словно увлекая на край света, губы мои скользили по ее груди, покрывая поцелуями.

– О, что ты со мной делаешь, я просто умираю!

Эти ее слова обуздали мои чувства и вернули мне способность рассуждать. Нельзя было овладевать ею так, застигнув врасплох и тем самым лишив себя истинного блаженства.

– Милое дитя, я распорядился приготовить ванну в туалетной комнате, – сказал я Виолетте и отнес ее туда на руках.

– Ах, как хорошо в твоих объятиях! – вздохнула она.

Я пощупал воду – она оказалась достаточно разогретой. Опустив Виолетту в ванну прямо в сорочке, я выплеснул туда полфлакона одеколона, чтобы вода помутнела.

– Здесь есть мыло всех сортов и губки любых размеров; бери, растирайся, а я пока затоплю камин, чтобы ты не замерзла, когда выйдешь.

Я разжег огонь и разложил перед камином черную медвежью шкуру.

Коридорные, приносившие ванну, обычно разогревали мое белье у себя в натопленной комнате и приносили его в ящике из красного дерева, где оно долго сохраняло тепло. Я положил ящик на стул возле ванной и достал оттуда пеньюар из батиста и несколько хлопчатобумажных полотенец, после чего повесил на кресло халат из белого кашемира, поставив внизу две турецкие домашние туфельки из красного бархата с золотым шитьем.

Через четверть часа моя маленькая продрогшая купальщица выпорхнула из туалетной комнаты и мелкими шажками с очаровательным «брр…» подошла поближе к огню.

– О, как красиво и как тепло! – воскликнула она и села на корточки перед камином, пристроившись у моих ног.

Она была задрапирована, словно Полимния. Пеньюар живописно облегал влажное тело. Сквозь тонкий батист просвечивала кожа.

Девочка с любопытством огляделась вокруг:

– Боже мой, как здесь мило. Неужели я здесь останусь жить?

– Пожалуйста, если тебе угодно. Но только для этого необходимо разрешение одного человека.

– Кого же?

– Твоего отца.

– Отца! Да он будет счастлив, когда узнает, что у меня появилась прекрасная комната и свободное время, чтобы учиться.

– Чему ты желаешь учиться?

– Ах, и вправду нужно сказать вам об этом.

– Расскажи мне, дитя мое, надо мне все рассказать, – наклонился я к ней, она приподнялась, и наши губы соприкоснулись.

– Помните, однажды вы дали мне билет на спектакль?

– Что-то не припоминаю…

– В театр Порт-Сен-Мартен, на «Антони» господина Александр а Дюма…

– Безнравственная пьеса, девочкам не следует ходить на такие представления!

– Я так не считаю. Спектакль настолько взволновал меня, что с этого дня я заявила сестре и господину Эрнесту о своем желании стать актрисой.

– Вот оно что!