Зимогоры

Колесников покачал головой.

– У меня не рецепт.

– А! – оживился Щедринский, – так вас уже отобрали! Вы – гость?

– Нет, я не гость, – вздохнул вошедший, – Я – участковый.

– Э-э… врач? – не понял Альберт Витальевич.

– Милиционер. Участковый инспектор капитан Колесников. Надо бы поговорить…

В гримерке Щедринский сразу бухнулся на диван, дрожащими пальцами выудил из пачки сигарету и торопливо закурил.

– Ну как вам наша кухня? – спросил он.

– Я, честно говоря, мало в этом понимаю, – признался Колесников, – а вот жена постоянно смотрит. Недавно приготовила карпа в сухарях по вашему рецепту – всем очень понравилось – и мне, и жене, и Тимке.

– У вас сын?

– Нет, две дочери. И кот.

– М-да… Я, собственно, имел в виду нашу телевизионную кухню. Вы, наверное, обратили внимание: шум, ругань… На самом деле у нас чрезвычайно слаженный коллектив. Просто это необходимый элемент творческой атмосферы. Для бодрости, так сказать.

– Да, бывает… – покивал участковый.

– Так что же заставило бдительные органы окунуться в пучину шоу-бизнеса? – Альберт Витальевич старался держаться развязно, хотя на душе у него было скверно. Мало ли, зачем пришел к нему этот добродушный мент, отец двух дочерей и кота?

– Нам нужна ваша помощь, – сказал Колесников.

– Слушаю вас, товарищ… – на этом слове Щедринский споткнулся, но другого не подыскал, – … товарищ капитан.

– Тут на днях из области поступила ориентировочка… – участковый раскрыл папку и вынул листок бумаги. – В райцентре Довольное пропала продавщица гастронома, Сорокина Вера Павловна, сорок седьмого года рождения. Искали чуть не две недели по всей родне, и вдруг дочь увидела ее по телевизору, в вашей программе…

– Ну вот видите! И от нас, значит, бывает польза!

– Не все так просто, Альберт Витальевич. Домой-то она до сих пор не вернулась.

– Погодите, погодите… – Щедринский защелкал пальцами, припоминая. – Вера Павловна, продавщица? Здоровенная такая тетка? Отлично я ее помню! Снималась у нас в конкурсе рецептов.

– Когда это было?

– Когда… – Щедринский посмотрел на большой настенный календарь, весь изрисованный значками и пометками. – Четвертого февраля. Ровно две недели назад.

– Четвертого? – переспросил Колесников. – Как раз четвертого она уехала из Довольного…

– Может, у нее родственники в городе или знакомые?

– Проверяли. Никого.

– Ну, значит, пристукнули тетку, – легко вздохнул Альберт Витальевич. – Где-нибудь на обратном пути, в электричке. Сейчас это запросто…

– Тогда было бы тело, – возразил участковый, – а по сводкам…

– Да ладно вам, по сводкам! – отмахнулся телеповар. – Кто их в наше время считает, покойников! А, может, под снегом лежит где-нибудь в лесополосе, весны дожидается… Эх, жалко бабешку! Готовила, правда, так себе, но зато бойкая была, с прибаутками, анекдот даже рассказала. Мы ее хотели объявить победительницей конкурса, пригласили на следующую съемку, а она не явилась. Пришлось Бесноватого вызывать…

– Кого? – удивился участковый.

– А, это фамилия такая – Бесноватый Федя. Единственный наш конкурсант-мужчина. По-моему, тихий шизик какой-то. Но на безрыбье, как говорится…

– Так… – Колесников оттянул узел галстука и расстегнул воротник рубашки. – Дела-а…

– Что такое? – встревожился Щедринский.

Участковый порылся в папке и вынул еще одну бумагу.

– Гражданин Бесноватый Федор Константинович, шестьдесят девятого…, по заявлению матери, ушел из дома одиннадцатого февраля сего года, и до настоящего времени его местонахождение неизвестно…

Она сама пошла за мной. Я и не знал, что она идет, пока не услышал, как поскрипывает снег под тяжелыми ее сапогами. Я был уже возле самой дыры, ведущей в подвал. Мне просто хотелось отдохнуть, посидеть в укромном месте, куда никто не притащится даже случайно. Я больше не мог оставаться с людьми, потому что чувствовал: Оно вот-вот появится. И тут – эта несчастная баба.

– Ой! Извиняюсь! – сказала она. – Я думала, так к выходу короче…

– Нет, – я старался на нее не глядеть, – так не короче.

– Смотрю, вы идете, ну и я за вами! Вот дура-то!

– Угу.

– А это что у вас тут, склад?

– Склад.

– Завалящий какой-то, ни решёт, ни дверей. Не разворовали бы!

– Не разворуют. Там брать нечего… Хотите посмотреть?

– Да мне оно ни к чему! – она рассмеялась, прикрываясь от смущения вышитой рукавицей, – Пойду я. На электричку не опоздать…

– Всего хорошего.

– И вам счастливо! До сви… ой! Это чего?

Она увидела что-то у меня за спиной, там, где был пролом в стене. Я не стал оглядываться. Я знал, что это.

Как всегда, мне только краем глаза удалось заметить первое стремительное движение. Снег вспух бугорком у стены, затем чуть дальше появился еще один бугорок, а потом что-то черное, гибкое вдруг вырвалось из-под снега у самых ее ног, вмиг заплело их и с хрустом рвануло. Она ударилась головой, поэтому не закричала сразу. В следующее мгновение ее втянуло в пролом. Я огляделся по сторонам. Широкий, как поле, обнесенный чахлой оградой двор был пуст. Никто не видел, того, что произошло, и не услышит того, что будет происходить дальше. Из подвала раздался первый надрывный вопль, начиналось самое страшное. Я подобрал упавшую в снег рукавицу с вышивкой и полез в пролом – смотреть.

– Значит, будем разбираться… – Колесников, словно табельное оружие, вынул вороненую авторучку и передернул колпачок.

– С кем разбираться? – растерялся Щедринский.