Дочь ведьмы

Позже, оставшись один, Валентин Петрович сидел, смотрел в окно и думал. Сеня сказал правду, чистую правду. А вот Валентин Петрович ему солгал. Он видел тот портрет. Еще тогда, когда музей открыли в первый раз.

Стоял перед ним недолго, но ему казалось, что это длилось несколько часов. Злобные, ухмыляющиеся, уродливые лица. Глаза людей на портрете были похожи на черные дыры – опасные, засасывающие в адовы глубины. От них невозможно было отвести взгляд, и в голове слышался странный гул. Уже позже Валентин Петрович сообразил, что это напоминало гудение пчел, ос или шершней, которых он боялся до дрожи.

На негнущихся ногах отошел он тогда от картины, думая о том, что это нечестивая, дурная вещь, которую нельзя показывать людям, но не смея ни с кем поделиться своими опасениями.

Испугался так, как не боялся никогда в жизни. Думал, что должен сделать что-то, но не знал, что. Когда Сеня Кузнецов сделал все за него, когда из-за его поступка никто больше не посещал музей и не смотрел на картину, а после она оказалась на долгие годы изолирована, Валентин Петрович малодушно возмущался вместе со всеми хулиганским поступком Кузнецова, ни слова не сказал в его защиту. Уговаривал себя: что толку? Кто поверил бы? Что можно было сделать?

Годы шли. Происшествие забылось.

А теперь Сеня снова поступил, как… Как хороший человек, желающий защитить других. И Валентин Петрович намерен был сделать то же самое.

Он уничтожит картину, выкрадет и сожжет. Такой богопротивной гадости не должно существовать на свете. А не будет картины – не будет и дела против Сени.

Приняв решение, Валентин Петрович заварил себе чаю и стал дожидаться удобного момента для осуществления задуманного.

Хранитель дома

Сергей Сергеич терпеливо дожидался, пока Пономаревы уедут. Он жил через три дома от них, на той же стороне улицы, и обрадовался, когда увидел, как их синяя машина, массивная, точно троллейбус, проехала мимо. И пса проклятущего с собой взяли.

Теперь дождаться полной темноты (фонарей у них в поселке, слава богу, отродясь не бывало) – и можно действовать.

Сергей Сергеич – мужчина обстоятельный, всегда таким был. Жена-покойница ворчала: жизни, мол, нет от тебя! Все чтобы на своих местах, ни пылинки, ни соринки. Не приведи господь коврик прикроватный косо лежит или кружки ручками не в ту сторону стоят в буфете, так и до скандала дойти может.

Теперь, когда жены не стало, порядок поддерживать сделалось сложнее. К тому же раньше Сергей Сергеич в основном был занят тем, что перевоспитывал нерадивую супругу, а теперь, когда объект воспитания нагло ускользнул, пришлось обратить внимание на несовершенство окружающих.

Не так машины паркуют, не то носят, неправильно здороваются. Музыку слушают неподобающую и чересчур громко. Забор свой взяли и на целых десять сантиметров передвинули – считай, половину улицы перегородили. Вот это последнее учудили как раз Пономаревы.

Отвратительные людишки, просто отвратительные! Думая о них, Сергей Сергеич буквально закипал. Переехали из города около года назад и сразу давай свои порядки наводить.

Дом перестроили – подняли второй этаж, хотя ни у кого в поселке такого буржуйства не было. Огород не сажали – лужайку им подавай, беседку какую-то отгрохали, баню шикарную. Машина у них вызывающего неонового синего цвета; пса притащили с собой – ну чисто собака Баскервилей, сразу видно – зверь-убийца, и лает так противно, хорошо еще, что редко. Да вдобавок кроликов завели, клеточки им построили, поилочки-кормушки, тьфу. Кому они вообще нужны, кролики-то? От них, небось, и запах будет, и мыши потом всю округу заполонят.

Но главное – тот клятый забор.

Сергей Сергеич как увидел, что творится, сразу отправился поговорить. Пономарев выслушал. Вроде и вежливо, а на самом деле – издевательски. Сходил в дом. Бумажки непонятные принес. Мол, вот выписка из кадастра или еще откуда, там заново перемерили, границы участка обозначили вот тут и тут, дата, подпись. Так что, говорит, это моя законная земля, и я решил забор поставить. Имею право.

Наглец! Сразу же видно, что всех, кого надо, подкупил!

Сергей Сергеич не отступил, не сдался. Еще несколько раз сходил, пытался растолковать. И к жене, Пономарихе, в магазине подходил, объяснял. Ведь что бумажки? Кому они нужны? Принято же было, годами заведено! Что люди скажут?

– Какие люди? Кроме вас, никому дела нет! Что вы к нам привязались? – Вот что ответил Пономарев, когда Сергей Сергеич явился в четвертый раз.

А еще сказал, что, если сосед его еще раз побеспокоить осмелится, то он на него собаку спустит.

Виданное ли дело? Сергей Сергеич такого стерпеть не мог. Заболел даже, день с кровати не вставал. А потом решил проучить нахалов. Будут знать, как со своим уставом в чужой монастырь лезть.

Подходящего момента ждать пришлось недолго. В поселке все про всех всё знают, это ведь та же деревня. До Сергея Сергеича дошли разговоры о том, что в субботу Пономаревы уезжают в город, на свадьбу, не будет их всю ночь.

Лидку, соседку, просили кроликов покормить, а пса с собой взяли, он у них вроде ребенка, вечно везде с собой таскают, недоумки, прости господи.

Наконец солнце село, стало быстро темнеть. Пора собираться.

Конечно, заподозрить Сергея Сергеича могут: поселок не такой уж большой, про ссору, после которой они даже не здоровались, всем известно. Но подозревать – это ведь не знать наверняка. А доказательств никаких не будет, свидетелей – ноль.

К тому же рядом станция, электрички останавливаются, дачный кооператив «Речной» в паре километров, да и от города недалеко. Мало ли кому могло прийти в голову похулиганить, позабавиться. Или вон Лидка могла набедокурить – ясно, что не нарочно, по дурости, по неаккуратности, верно? Верно.

Из дома Сергей Сергеич вышел, когда совсем стемнело. К Пономаревым двинулся огородами, не по улице: там могли заметить. Не ровен час, та же Лидка в окно высунется. Сергей Сергеич добрался до дальнего края своего участка, вышел через маленькую калитку. Там, за калиткой, лесополоса, а ниже – овражек, в овражке ручей течет.

Снова пришло в голову, что по овражку кто угодно разгуливать может. И пьяницы, и бездомные, и наркоманы разные запросто могут мотаться. Полгода назад было уже такое, зимой. Забрался один к тем же Пономаревым. Пьяный был, хотел, наверное, до бани добраться, погреться, только не дошел, так и помер возле забора, замерз насмерть. Пономаревы вернулись откуда-то – нашли, полицию вызвали.

Так что, может статься, и на сей раз чужак забрался.

На честного человека никто не подумает.

Дойдя до участка Пономаревых, Сергей Сергеич отчего-то засомневался. Боязно стало. Расследование, глядишь, будет: баня-то новая, дорогая. Да и кролики, хоть и противные, а божьи твари.

Но потом пришла мысль, сколько унижений пришлось вынести от выскочек Пономаревых, и Сергей Сергеич перестал колебаться. Поставил канистру на землю, чтобы сподручнее было, покряхтывая, перебрался через невысокий заборчик (что же они тут-то двухметровый не отгрохали? Не успели?), подхватил канистру и поспешил в сторону бани, раздумывая о том, не стоит ли и на беседку плеснуть. Заодно уж.

Нет, пожалуй, не стоит. Беседка слишком близко к дому, вдруг огонь перекинется, а дом – это уже дело серьезное. Уголовное, наверное.

Занятый своими мыслями, сосредоточившись на предстоящем, Сергей Сергеич не заметил метнувшуюся к нему черную тень – гораздо более темную, чем окружающий сумрак.

Если бы поджигатель обернулся раньше, то увидел бы, что странное существо передвигается со сверхъестественной скоростью. Но Сергей Сергеич стоял к нему спиной, а когда неведомое создание прикоснулось к нему, было уже поздно.

– Что… – только и успел он крикнуть, а потом оказался в душном кожистом коконе.

Вдохнуть было невозможно, и Сергей Сергеич забился, пытаясь вырваться. Куда там. Стенки кокона прилегали все плотнее, все туже, Сергея Сергеича словно спеленали, как младенца, лишая возможности пошевелиться.

Канистра давно уже выпала из рук, он и забыл про нее, лишь одна мысль билась в гаснущем мозгу: «И зачем я сюда полез, старый дурень? Выбраться бы!»

Но покинуть чужой сад ему было не суждено. Спустя мгновение в тело одновременно вонзились десятки, сотни иголочек. Словно бы рой ос, шершней, пчел или других кусачих созданий впился в кожу несостоявшегося поджигателя. Больно было только краткий миг, а потом по телу разлилась сладкая слабость, сознание блаженно затуманилось, и Сергей Сергеич заснул, чтобы уже никогда не проснуться.

Вечер воскресенья в поселке был похож на криминальные хроники, которые показывают в вечерних новостях. Полиция, скорая, журналисты с местного телеканала и из еженедельной газеты «Городские вести» – кого только не было.

«Непонятно, кто вызвал журналистов. И ведь примчались! Им что, писать больше не о чем?» – думала Света Пономарева.

Они с мужем стояли возле дома, стараясь сохранять спокойствие.

– Значит, вы приехали из города и обнаружили тело вашего соседа, – в который уже раз уточнил полицейский. – Ничего подозрительного не видели.

– Не видели. И к его смерти никакого отношения не имеем, – сказал Пономарев. – Мы были на свадьбе, в городе, это полсотни человек могут подтвердить.

– А покойничек-то явно на вас зуб точил, – заметил второй полицейский. – Целую канистру бензина притащил, зажигалка в кармане была. Если б не помер, сжег бы тут все, как и планировал.

Пономарев объяснил, что да, конфликт имелся, но исключительно по инициативе Сергея Сергеича, это все подтвердят, кого ни спроси. При всем уважении к памяти покойного, его нельзя было назвать человеком приятным, доброжелательным. У него с половиной поселка конфликты были.

– Но вы, видать, досадили ему сильнее прочих, – хмыкнул полицейский, направляясь к выходу со двора. Мимо пронесли на носилках тело неудачливого преступника. – Ой, что это за чудо?

Полицейский смотрел на стоявшую возле крыльца на небольшой квадратной подставке фигурку ростом с трехлетнего ребенка. И подставка, и статуя были высечены из темно-серого тусклого камня. Сама фигурка была на редкость неприглядная: горбатый старик с лицом злого ребенка, с ног до головы укутанный в плащ. Из-под плаща торчали босые ступни – несоразмерно длинные, с когтями на пальцах, и точно такие же когтистые руки.