Мертвая вода

«Давно надо было в больницу съездить, – со стыдом подумала Полина, забираясь в машину. – Он там почти неделю, а я так и не собралась».

Женя делал все, что мог, его совесть чиста, а сама она отмахнулась от мальчика. Все время находились дела поважнее.

Конечно, они не обязаны заботиться о чужом ребенке, и никакой вины перед ним у них с Женей нет. Но бросать на произвол судьбы маленького человечка, которого судьба связала с ними таким причудливым образом, все равно казалось неправильным.

Полину пропустили в палату к Алику без проблем: она позвонила мужу, и он все устроил.

– Его, наверное, в начале следующей недели выпишут, – сказал Женя, и она подумала, что если бы так и не навестила мальчика, то потом ругала бы себя.

Республиканская больница была огромная, похожая на улей. Много этажей – много сот, в которых люди деловито копошились, подобно пчелам. Молоденькая медсестра со следами подростковых угрей на щеках проводила Полину в палату, где лежал Алик.

Кроме него, там были еще два пациента. Один мальчик лежал, закутавшись с головой в простыню, отвернувшись к стене, а второй, увидев Полину, с любопытством оглядел ее и вышел в коридор.

В палате было душно. В тяжелом, спертом воздухе, словно липкая серая паутина, повис неистребимый, въевшийся в стены запах медикаментов, хлорки, аммиака, залежавшейся в тумбочках еды. И сквозь всё это пробивалась прогорклая, едкая и при этом чуть сладковатая вонь – запах болезни, страдания, страха, который сочился из пор десятков и даже сотен детей, дневавших и ночевавших в этой палате.

Полина поморщилась, быстро подошла к окну, взялась за ручку, потянула ее на себя. В палату светлой, радостной волной хлынуло лето. Ворвавшись, оно моментально воцарилось в комнате, нарушив чинную, застоявшуюся тишину. Занавеска затрепетала, как флаг, потом натянулась, словно парус. Вдалеке звенели чьи-то голоса, слышался шум проезжающих автомобилей.

Кровать Алика, аккуратно застеленная клетчатым одеялом, стояла возле стены напротив окна. На мальчике была больничная пижама казенного вида, в руках он держал раскрытую книгу и во все глаза, не скрывая изумления, глядел на Полину. Огромные, искристые глаза небесной синевы казались чересчур большими для его худенького личика.

– Так ведь лучше, правда? – улыбнулась Полина.

Ей было немного неловко под этим удивленным взглядом. Алик не ждал, что она придет, вообще никого не ждал, и она вдруг снова, как тогда, на дороге, почувствовала, как щемит от жалости сердце.

Мальчик выглядел странно взрослым и вместе с тем казался трогательно маленьким на длинной, узкой больничной кровати. Некоторое время они просто смотрели друг на друга: Полина почему-то смешалась, не знала, что сказать. А потом он тихо и застенчиво поздоровался и улыбнулся. Она подумала, что в жизни не встречала человека, которому бы настолько шла улыбка.

Именно в этот момент, рассказывала потом Полина мужу, она и приняла то самое решение, пусть даже и не осознала его до конца.

– Привет, Алик. – Она придвинула к кровати стул и села. Он тоже сел, спустив ноги на пол и нащупав тапочки. – Мне сказали, что тебя можно проведать. Ты не против, что я пришла?

Мальчик покачал головой.

– Ты же помнишь меня, правда? Мы встречались как-то возле магазина, а потом… Ну, я тоже была в машине, которая…

– Я знаю, – перебил он и снова улыбнулся. – Вы Полина.

– Да. – Она помедлила. – Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

– Все хорошо, – ответил он. – Врач сказал, меня скоро выпишут. Тут все ребята хотят скорее домой, а я не хочу.

Полина не нашлась с ответом, вместо этого схватила свой пакет и принялась доставать и выкладывать на тумбочку гостинцы. Мандарины, виноград, творожные сырки, шоколадки…

– Не знала, что ты любишь, взяла всего понемногу.

– Спасибо, я все люблю, – сказал Алик. – Но я столько не съем.

– Ничего, скушаешь потихоньку. С ребятами поделишься. – Она протянула руку и осторожно погладила мальчика по темным волосам. Потом снова полезла в пакет. – Я суп сварила. Очень вкусный, куриный. И оладьи испекла. Мы сегодня с дочкой на завтрак ели, и я тебе тоже принесла попробовать.

– Здорово! – Его лицо просияло. – Мама часто пекла оладьи. Я давно не ел.

Полине стало противно от себя самой, стыдно за свою сладкую и гладкую жизнь. Богатенькая барынька, сидела там, в своей хорошенькой квартирке, лила кукольные слезки, обижалась, что ее посчитали пошлой домохозяйкой, и упивалась своим горем. Решила отвлечься, развеяться, а заодно и поиграть в добросердечную даму-благотворительницу. Притащила недоеденный суп и оладьи, мандарины выкатила… Про Алика, в отрыве от собственных переживаний, она и вовсе не думала.

«Наверное, я кажусь ему расфуфыренной глупой курицей».

Но угадать, о чем думал этот мальчик, было невозможно. Алик смотрел пристально, внимательно, и хотя осуждения в его взгляде не было, Полине стало неуютно под этим взором. Она не понимала, как вести себя с этим ребенком, о чем говорить. Все темы, которые обычно перебирают в беседах с детьми такого возраста, применительно к Алику казались надуманными, искусственными, мелкими. Алик словно вернулся откуда-то, где детям бывать запрещено, и знал такое, о чем знать не нужно, по крайней мере, пока не отметишь восемнадцатый день рождения.

Они поговорили еще немного («Что за книгу ты читаешь?», «Чем увлекаешься?», «Подружился ли со здешними ребятами?»). Алик отвечал серьезно и рассудительно, тщательно подбирая слова, как будто боялся сболтнуть лишнее.

Потом мальчик, который выходил в коридор, вернулся вместе с полной молодой женщиной, и они принялись громко разговаривать, не обращая внимания на окружающих. Полина засобиралась домой.

Алик вышел в коридор, проводил свою гостью до лестницы. Она шла, размышляя, что сказать ему на прощание, но в итоге все вышло спонтанно. Сама от себя не ожидая, Полина внезапно наклонилась к Алику и поцеловала его в прохладную щеку.

– До встречи. Скоро обязательно увидимся, – проговорила она и, пытаясь скрыть волнение, быстро отстранилась от мальчика и побежала вниз по ступенькам.

Алик смотрел ей вслед. На площадке между этажами Полина обернулась и помахала ему. Мальчик тоже поднял руку и проговорил:

– Я буду вас очень ждать.

Глава 3

В новом учебном году первого сентября Полина провожала в школу не одного ребенка, а двоих. Алик с середины августа жил с ними.

Соня пошла в седьмой класс, а Алик – в пятый.

– Вон твоя учительница и ребята. Видишь, Лиля уже там. Я провожу Алика, хорошо? – сказала дочери Полина, когда они оказались на школьном дворе. – Он же новичок, нужно его поддержать.

Соня ничего не ответила.

– Тебя я тоже буду видеть, я же совсем рядом. Пятые классы строятся напротив.

Полина чувствовала в своем голосе заискивающие, оправдывающиеся нотки и сердилась и на себя, и на Соню: если бы Алика не было, дочь вообще вряд ли захотела бы, чтобы мама провожала ее на линейку.

Собираясь усыновить мальчика, Полина и Женя были уверены, что дети отлично поладят.

Во-первых, Алик – ребенок спокойный, доброжелательный, умный и неиспорченный. Держался скромно, разговаривал вежливо, больше слушал, чем говорил.

А во-вторых, Соня была девочкой доброй, история рано осиротевшего мальчика, который остался один на всем белом свете, которого бил и едва не убил родной дядя, должна была произвести на нее глубокое впечатление, вызвать горячее сочувствие. А от жалости недолго и до сестринской любви.

Так рассуждали они с Женей, и отчасти оказались правы. Но только отчасти.

Решение о том, что Алика нужно усыновить, Полина приняла, навестив его в больнице. Оно было спонтанным, но вместе с тем казалось настолько верным, что она ни секунды не сомневалась в его правильности.

– Мне сердце подсказывает, – говорила она мужу тем же вечером. – Я точно знаю, что Алик должен остаться с нами. В детдоме его просто уничтожат! Он же такой… тихий, ранимый ребенок.

Женя ужинал: он пришел поздно, Полина с Соней уже поели, и теперь дочка болтала с Лилей по телефону в своей комнате. («Не наговорились за день», – сердито думала Полина.)

Полина устроилась напротив мужа и рассказывала про то, как все прошло в больнице. Она пыталась объяснить, что испытывала, когда говорила с Аликом, смотрела на него, и сильно нервничала, переживая, что Женя не поймет.

– Полечка, в детдомах много ранимых и тихих детей. Это не аргумент, ты же прекрасно понимаешь.